Случай с Алексаняном показал обществу пример того, что за долгие годы стало нормой в СИЗО и колониях. Как объяснил мне зам. начальника Бутырского СИЗО по медицине, актировать[1] человека гораздо проще, и неприятностей меньше, чем направить на лечение в больницу. Говорил с горечью – в это время расследовалось уголовное дело по факту побега подследственного из тюремного отделения больницы № 20 в Москве. Врач проходил подозреваемым только за то, что разрешил перевод в больницу больного остеомиелитом. От тюрьмы его спасла служба под пулями в Чечне.
Выходя на прогулку, я как-то увидел в коридоре труп молодого – не старше 30-ти лет – человека. Позже узнал, что смерть наступила от приступа хронической астмы. Во ФСИНе издан приказ о запрете передавать с воли любые лекарства, в том числе ингаляторы. Его мать 3 недели обивала пороги, чтобы передать ингалятор, без которого её сын не мог жить. Ей объяснили, что всё необходимое в Бутырке есть. Наконец, зам. начальника взял ингалятор, обещал его передать, позвонил, и тут же вернул. Объяснил матери, что этой ночью её сын умер. Отмечу – умер подозреваемый, который до суда ещё не считается виновным. Да и приговорить его за кражу к смерти никто бы не посмел. Конечно, в камерах много курят, вентиляция ужасная, но об этом во ФСИНе, следователи и судьи не могут не знать.
Так что Алексаняну повезло, что за него вступились все – от простых людей до Госдепа США. Он ещё жив.
Как-то ночью другому подследственному стало совсем худо. Камера стучала тарелками по железной двери, и не только заставила прийти ДПНСи[2], но и вызвать «скорую». Врач поставил диагноз – прободение язвы двенадцатиперстной кишки: экстренная операция по жизненным показаниям. ДПНСи сказал: «Сделайте укол – утром пусть начальство разбирается, а будить дежурного УФСИН из-за ЗК не стану». Врачи объяснили, что до утра человек не доживёт. В камере нашлись люди, которые пообещали рассказать об этом прокурору. Этот больной позже мне рассказывал, что хирург, войдя в операционную, спросил: «Что же это за злодей, который прикован к операционному столу наручниками, да ещё в операционной охранник?» «Он не разбойник, не убийца, но вдруг – сбежит?» - объяснили хирургу. Солидарность камеры, а не милосердие охраны спасло человеку жизнь.
Справедливости ради замечу, что дёшево жизнь россиян оценивают не только наши судьи, но и в Европейском суде по правам человека в Страсбурге. В конце 2006 г. матери одного заключённого, осуждённого на 4 года, присудили 20 тысяч евро за то, что его лишили жизни. В течение многих часов в колонии решали – везти его в больницу или не везти, в то время как у него кровоточила язва желу дка. В результате отвезли на «автоЗК», по дороге растрясли, и на операционном столе он истёк кровью. Для сравнения: французу в том же суде присудили 3,2 млн. евро за то, что власти у него выкупили землю по рыночной цене, после чего ничего с ней не делали много лет.
В СИЗО «Матросская тишина» хирург, осмотрев меня во время острого приступа, объяснил, что отправлять меня по жизненным показаниям рано, анальгетиков у них нет, а разрешить наполнить грелку кипятком для снятия боли он не может, потому что я могу плеснуть из неё в лицо охране. Поэтому одноместная коммерческая палата с душем, унитазом, телевизором и холодильником (в 2003 г. – 7000 долларов в месяц) в СИЗО «Матросская тишина» – не самое худшее, что могли сделать с Алексаняном – человеком не бедным и известным.
Врачей во ФСИНе я встречал трёх сортов. Первые – как в Рязанском СИЗО – открыто говорят, что больной ЗК – это тот, кого принесли на матрасе в медчасть. Остальные – симулянты.
Вторые, видимо, ленивые – не могут работать много. Поэтому оказывают только минимальную помощь. Таких встречал в Бутырке, в «Матросской тишине», в Брянском СИЗО. В последнем врач спросил меня, какие у меня есть лекарства, выслушал и сказал, что у них менее эффективные, поэтому предложил продолжить самолечение.
Третьи – бывшие военврачи – сострадательны, делают всё что можно и кое-что из того, чего по приказам ФСИН делать нельзя. Например, в 2006 г. по нормам ФСИНа на колонию из 1200 человек отпускалось в год 200 тыс. рублей на покупку всех медикаментов, инструментария и перевязочного материала. Скальпели, зажимы, иглы – не дёшевы. И для лечения даже нескольких тяжёлых больных нужны дорогие лекарства. В результате – аспирин, баралгин, цитрамон – дефицит из-за нехватки денег. Врач хочет выдать лекарства, но не может. В таких случаях отдельные врачи неофициально разрешают родственникам передать с продуктами под своим контролем необходимые лекарства. Когда зам. начальника Бутырки перестал это делать, были угрозы написать на него коллективную жалобу во ФСИН. «Напишите, пожалуйста, - говорил он разгневанным матерям, – тогда меня там похвалят за то, что я наконец-то скрупулёзно выполняю их приказ».
На «земле» есть порядочные люди. Например, мне лекарства от родственников передавали из солидарности: всё-таки я 18 лет проработал в медицине. Да и дело моё явно заказное. Поэтому, когда по ночам открывалась «кормушка» [3] в камере, и дежурный говорил: «Михалыч, у человека в соседней камере сердечный приступ», я передавал валокордин (содержит спирт – строгий запрет!), и человек до утра доживал. Или баралгин – и приступ почечной колики купировался. У дежурного фельдшера СИЗО лека рств временами просто не было. Хотя за «организацию межкамерной связи» дежурного должны были уволить.
В страданиях Алексаняна, как и большинства больных, которых задолго до суда закрыли в СИЗО, в первую очередь виноваты судьи. За более, чем 4 года, проведённых в СИЗО (из них – 2,5 года до суда!), мной были приобретены новые заболевания. Например, я сидел вместе с больным туберкулёзом. Врач объяснил, что у него закрытая, а не открытая форма – ничего страшного. На вопрос, каким образом он определил, что форма туберкулёза закрытая, если больной кашлял кровью, мне предложили не умничать. Только в марте 2006 г. в Басманный суд ко мне 4 раза приезжала «скорая помощь». Разные бригады врачей в один голос настаивали на немедленной госпитализации в больницу № 20. Каждый раз судья Н. Дударь письменно (на наряде «скорой») отказывала. «Будем судить, а не лечить». Её объяснение было простым – раз в суд из СИЗО привезли – значит, здоров. Когда мне было так плохо, что я не мог дойти до «автозака», меня привозили в медсанчасть, в которой фельдшер объяснял: «Не доставить в суд – это ЧП. Возможно только инфекционных больных при карантине». Не взял: «Вот вам две ампулы с нашатырным спиртом – одна для поездки в суд, другая – для дороги назад». Используя этот же аргумент, судья Н. Дударь перестала удовлетворять ходатайства защиты о вызове «скорой помощи». Поэтому слова Алексаняна о том, что в суд могут доставлять и в гробу – это не метафора, это наша жизнь.
Отмечу, что конвойные в Басманном суде несравненно более человечны, чем судьи. Видя, как меня рвёт, какие уколы делали врачи «скорой», они старались облегчить страдания. Например, 2-3 раза в день наполняли кипятком грелку, сажали в камеру с некурящими. Видя, что при оглашении приговора стоя в наручниках мне стало плохо, они настояли, чтобы я сел, и остальные 7 часов (до 22-00 в пятницу) я слушал приговор суда сидя.
Никакие справки о самых неизлечимых болезнях для российских судей не аргумент, если прокурору для «признания вины» нужно долго держать человека в тюрьме до приговора. При этом судьи на нормы закона откровенно плюют. Это связано с тем, что большинство из них ранее работали в прокуратуре и всегда готовы помочь «товарищам по оружию» в борьбе с преступниками. В ст. 221 УПК РФ записано, что для человека, находящегося под стражей, процесс должен начаться не позднее, чем через 1 месяц после получения дела судом. В моём случае дело было направлено в суд 25.03.2004 г., а подготовительное заседание состоялось 09.06.2005! За лишние 13 месяцев никто судью Н. Дударь не наказал. Потому что приговор, как и по другим заказным делам, был вынесен задолго до передачи дела в Басманный суд. Ожидать, что нанесение вреда чужому здоровью заставит судью задуматься – бессмысленно.
Хорошо, что с Алексаняном власть, хоть и под давлением, проявила разумность. Плохо то, что с тысячами обычных людей, находящихся в аналогичном положении, не происходит ничего подобного. В результате, сотни умирают . Медикам из ФСИНа актировать смерть человека по-прежнему проще, чем его лечить. А судьи как будто считают себя (но вот насколько искренно?) к этим страданиям и смертям не причастными. Их девиз «Не надо было совершать преступления, вот и не попали бы в СИЗО» говорит только о том, что принцип презумпции невиновности не имеет никакого отношения к нашему судопроизводству.
М. Литвинов
[1] Актировать – составить акт о смерти.
[2] ДПНСи – дежурный помощник начальника СИЗО.
[3] «Кормушка» – окно в двери камеры для передачи пищи и документов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий