ЗАПИСКИ АДВОКАТА И СИБАРИТА. ВЫ ХОДИЛИ КОГДА-НИБУДЬ В ТЮРЬМУ?

Оригинал взят у advokat_belyak в ЗАПИСКИ АДВОКАТА И СИБАРИТА. ВЫ ХОДИЛИ КОГДА-НИБУДЬ В ТЮРЬМУ?

                          

"Давно ли вы были в больнице? Давно ли вы навещали там своих знакомых, друзей или родственников? Больной человек нуждается в поддержке и помощи. Не отказывайте ему в этом. Ведь в данный момент в нем - сам Бог... А ходили ли вы в тюрьму? Давно ли вы туда носили передачи или приходили к кому-нибудь на свидание? А ведь часто наказание бывает чрезмерным или вообще человек страдает без вины. Сходите в тюрьму, там много таких людей. Они ждут вас. И, как знать, быть может, от вас этого ждет и сам Бог..."

Нет, это не проповедь Лимонова в ЖЖ.
С такими словами осенью 2009 года обратился к прихожанам церкви Николая Чудотворца в подмосковном селе Малышево ее настоятель отец Анатолий.

Это был невысокий, старенький батюшка в круглых проволочных очках, а церковь его, стоящая посреди могильных холмиков, крестов да одноэтажных домов окраины современного Раменского района - обычный сельский приход.

Более двадцати лет назад отец Анатолий прославился тем, что не пустил в эту церковь Президента СССР Михаила Горбачева. Горбачев, проезжавший тогда по подмосковным районам, якобы, поинтересовался у местных руководителей о наличии каких-либо достопримечательностей. И ему рассказали о деревянной, в псевдорусском стиле, церквушке Николая Чудотворца, стоящей по близости, в Малышево, вот уже сотню лет. Горбачев заинтересовался, хотя ничего особенного в этой церкви не было, кроме ее настоятеля. Когда-то отец Анатолий закончил Духовную академию, был лично знаком с Патриархом Алексием Вторым, который неоднократно предлагал ему высокие должности в Академии и в Патриархии, но тот неизменно отказывался, видя свое предназначение в другом.

"Я - простой сельский батюшка, - говорил отец Анатолий. - Это и есть мой удел".

Но кроме обширных знаний и житейской мудрости, отец Анатолий обладал еще проницательностью и способностью воздействовать на людей силой своего пастырского слова. Он был наделен безусловным талантом проповедника, но не будь священником, из него наверняка получился бы прекрасный педагог, тонкий психолог или блистательный адвокат. И вот это знали многие, в том числе и руководители района. Они знали, что на воскресные проповеди отца Анатолия в его маленькую церковь съезжаются люди со всех ближайших районов и даже из Москвы.

Но Горбачеву об этом, видимо, никто не рассказал. И тот столкнулся с человеком, который обладал не только большими, чем он, знаниями, но и более сильным характером.

Это было время перестройки, ускорения, гласности, крушения советских идеалов, развала и разрушения всего и вся. И Генеральный секретарь ЦК КПСС, Президент СССР М.С. Горбачев решил посетить церковь, тем более что это было ему по пути. Но когда он в сопровождении эскорта из областных чиновников и кремлевских журналистов подъехал к храму, тот оказался закрыт. Охрана президента бросилась искать священника, и нашли его рядом - на церковном кладбище, где батюшка с лопатой в руках поправлял могилки. Потом из машины вышел и сам Горбачев.

"Я - Президент страны", - представился Михаил Сергеевич.
"Я вас узнал", - ответил батюшка.

Уж и не знаю, что за разговор состоялся между ними (все, у кого я потом расспрашивал об этом, передавали его по-разному), но двери храма так и не были открыты перед влиятельным посетителем и его свитой. Об этом случае будто бы даже писала пресса, и все полагали, что добром такое "упрямство" священнику не выйдет. Но все обошлось.

В этой церкви, расположенной вблизи еще двух подмосковных районов - Воскресенского и Коломенского, - я оказался, можно сказать, случайно (хотя, как показывает жизнь, ничего случайного в ней не происходит). Один мой подзащитный так много рассказывал мне об этом удивительном батюшке, что я (человек не воцерковленный) заинтересовался и поехал посмотреть на него своими глазами.

Слова его проповеди, и в самом деле, цепляли за живое. Я оглянулся кругом и увидел сотни сосредоточенно слушающих его людей самого разного возраста, и неожиданно понял, нет - ощутил, что это и есть тот самый русский народ, о котором мы часто говорим, но еще чаще которого попросту не замечаем, или того хуже - над которым смеемся. И мне неодолимо захотелось быть его частью. Потому что до этого момента, признаюсь, я никогда не воспринимал себя частью чего-либо. Да о таких вещах люди, обычно, и не думают. Но именно там, в деревянной церкви, согретой холодным осенним утром дыханием людей, среди икон, горящих свечей и лампад, я вдруг понял, что такое единство точно существует.

А тот, кто мне рассказал о Святониколинской церкви и ее настоятеле, сидел в Матросской тишине и ждал окончания следствия по своему делу. Им был поэт Андрей Жданов.

Кто сказал бы, не поверил,
Не приснилось бы во сне,
Защемило сердце дверью
Мне в Матросской тишине.
Слышу странные приказы:
"Руки за спину! К стене!"
Не доходит как-то сразу,
Неужели это мне?!
Эй, постойте! Так не честно!
Я ж не жулик, не бандит!
Никому не интересно,
Много разных тут сидит...*

Поэт Андрей Жданов и в самом деле не был ни жуликом, ни бандитом. Он был геофизиком, начальником геологической партии, заведующим научной лабораторией, преподавал студентам логику и историю религий, строил церковь, а еще - 12 лет возглавлял администрацию подмосковного поселка Белоозерский в Воскресенском районе, где среди лесов и дивных озер проживают рабочие и служащие нескольких оборонных предприятий. За что, собственно, и поплатился свободой. И все-таки, для меня он - поэт. В первую очередь - поэт, а уже потом - мэр Белоозерского и все остальное.

Если вы думаете, что со времен Коняхина отношение властей к толковым, деятельным и популярным в народе руководителям у нас изменилось, то вы ошибаетесь. Особенно, что касается популярных! Таких людей российские власти традиционно боятся и потому не выносят, заменяя, по возможности, на менее одаренных, но более покладистых. Странно, но те, кто находятся у нас на самом верху, считают, что эффективно руководить жизнью области, города и, уж тем более - какого-нибудь городского поселка, может любой человек. Впрочем, они, наверное, судят по своему опыту, который им подсказывает, что любой человек может управлять и государством, о чем когда-то говорил и Ленин. Но я думаю, Ленин говорил все это шутки ради, - для красного словца. Он вообще был большой шутник, этот вождь мирового пролетариата! Но его последователи воспринимали все чересчур уж серьезно, и что из этого вышло - мы теперь хорошо знаем.

А Андрей Александрович Жданов, полный тезка и однофамилец знаменитого "сталинского сокола", члена Политбюро ЦК ВКП (б), был, действительно, уважаем и искренне любим своими земляками. Но самое удивительное, что отличало его и от упомянутых выше Климентьева и Коняхина, и уж тем более - от московского мэра Лужкова, так это то, что он не растерял ни уважения, ни народной любви не только после отстранения от должности, но даже и после осуждения судом!

Массовые демонстрации в его поддержку до суда и после, награждение осужденного мэра Почетным знаком "За заслуги перед поселком Белоозерский", принятие его в Союз писателей России и т.д., и т.п.

Может возникнуть вопрос, почему я решил написать о человеке, который не был известен широкой публике? Во-первых, потому, что таких талантливых и честных людей с драматической судьбой было и есть в России очень много. И хоть об одном из них рассказать-то надо. Во-вторых, тот способ, каким Власть разделалась со Ждановым - был вполне распространенным. Благодаря ему крупные чиновники и связанные с ними предприниматели (которых "крышевали" иногда жулики и бандиты, а иногда - менты и чекисты) устраняли неугодных руководителей на местах и мгновенно создавали свои многомиллионные состояния. Создавали, что называется, на пустом месте - за счет приватизации и последующей продажи государственных предприятий, производственных, административных и торговых зданий, природных ресурсов и самой земли.

В 2008 году, на беду 20-ти тысяч белоозерцев, на их леса, поля и озера, расположенные недалеко от Москвы, положил глаз один московский авторитетный предприниматель, некто Дмитрий Барановский - "правозащитник", "летчик-истребитель", "снайпер-десантник", "герой-афганец" и прочее, прочее, прочее, по прозвищу "Беленький". Спустя четыре года он будет признан судом еще и вымогателем, и лжедоносителем, получив за все это 12 лет лагерей строго режима. Но пока "летчик-истребитель" еще свободно летал на своем авто по Москве и Подмосковью, несколько его фирм, оформленных на близких ему людей, при поддержке "кураторов" из ФСБ, а также знакомых из МВД и Генеральной прокуратуры, спокойненько занимались рейдерскими захватами, незаконной скупкой и перепродажей дорогой подмосковной земли, угрозами, шантажом, вымогательством, ложными доносами, фабрикацией уголовных дел в отношении несговорчивых конкурентов, бывших партнеров или чиновников.

Ничего нет удивительного и в том, что он находил поддержку у многих людей, наделенных властью. Да, приходиться грустно повторять: человек слаб. А искушений много. И уж совсем не удивительно, что "герою-афганцу" в заполучении по дешевке белоозерских земель помогал сам глава Воскресенского района Юрий Слепцов - участник Афганской войны, бывший полковник, бывший президент хоккейного клуба "Химик", бывший соратник губернатора Московской области генерала Б. Громова, бывший член партии "Единая Россия"... Бывший - потому что летом 2010 года (через год после описываемых событий) он будет пойман с поличным при получении взятки и посажен в Лефортово. Впрочем, Слепцов и там не станет терять времени понапрасну и, будучи по природе человеком сильным, а также членом общественной организации "Боевое братство", так закошмарит одного своего сокамерника-кавказца, что тот напишет признательные показания. Испуганный кавказец, правда, при первом же появлении в суде, от своих показаний откажется, но "активная помощь правоохранительным органам" и "твердая гражданская позиция" мэра-коррупционера не останутся незамеченными, и через два года суд приговорит его ... к штрафу.

И вот, в 2008 году, заручившись поддержкой этого человека, его молодой "однополчанин" Беленький начал операцию по скупке и перепродаже земельных паёв искусственно обанкроченных совхозов Воскресенского района. А когда этому стал мешать глава поселка Белоозерский Андрей Жданов, не только воспевавший родную землю в своих лирических стихах, но к тому же еще и выступавший с резкой критикой мэра Слепцова, последний помог "снайперу-десантнику" убрать назойливого оппонента, упрятав его за тюремную решетку - подальше от белоозерских полей.

Кто как может здесь время проводит,
Я учусь (в чем отстал на свободе).
Не курю, не "торчу", не "шныряю" -
Свой словарный запас расширяю.
Перед сном, покрестясь на иконку,
Не в кровать я ложусь, а на "шконку",
А с утра нет мне долюшки краше,
Чем всех раньше успеть на "парашу".
Иль "дальняк", это суть не меняет,
Все равно оно тем же воняет.
Не такая уж головоломка:
Суп - "баланда", а миска - "шелёмка",
Обыск - "шмон", ну а карцер здесь кличут
Романтическим именем - "кича".
С допотопных времен так ведется:
Главный опер здесь "кумом" зовется,
И, знать, чувствуя дома утрату,
Называют все камеру "хатой".
Ну а дверь, догадаетесь сами,
Называется здесь "тормозами".
В каждой "хате" есть вождь настоящий,
Называется просто - "смотрящий".
Но дерзить со "смотрящим" не стоит,
Он любого "нагнет" и "построит".
Все ошибки в словах иль делами
Называются здесь "косяками".
За "косяк" вам по первости скажут,
А потом и примерно накажут.
А из "хаты" своей "ломанешься",
Навсегда "ломовым" прозовешься.
И поскачет "объява" по "хатам",
Нет преграды тюремным почтамтам.
Между окон с великой сноровкой
Потайные продеты веревки.
По веревкам мешочки гоняют,
Их красиво прозвали "конями".
В этой почте премудростей много,
А зовется все просто - "дорога".
От ментовской спасаясь погони,
По "дороге" проносятся "кони".
"А-у-е!" - значит "хата" на связи,
Крик: "Пойдем!" - "конь" в окошко вылазит,
И помчался к окошку другому,
Как доскачет, сигналят: "Груз дома!"
Вот про эти, про все заморочки
Я хотел вам черкнуть эти строчки.
Может, вышло чуть-чуть "некузяво",
Но зато не письмо, а "малява".

Скупка земельных паёв проходила организованно и осуществлялась на подставных лиц из числа самих же пайщиков. Затем производилось изменение разрешенного вида использования этих земель, после чего участки перепродавались приблизительно в пятьсот раз дороже. Это - общая схема.

В итоге, по этой схеме, на территории Белоозерского были мгновенно скуплены все свободные земли. А в качестве подставного лица использовалась местная пенсионерка - "бабушка - божий одуванчик", проработавшая всю жизнь в совхозе простой рабочей. Обычно у нее не хватало пенсии на нормальное житье-бытье, а тут вдруг, якобы, какой-то таинственный "тимуровец" (с распространенной кавказской фамилией) одолжил ей сотню тысяч долларов. И старушка в одночасье стала миллионершей, прячась от любопытных земляков и журналистов за спинами вооруженной автоматами охраны.

А потом в Белоозерском, под раскаты осеннего грома, вдруг объявился сильно облысевший молодой человек в хорошем костюме и с деликатными манерами, который сообщил возмущённому откровенным жульничеством с землей Андрею Жданову, что является одним из руководителей московской фирмы с ничего не говорящим названием, "представляющей интересы собственницы 3-х тысяч гектаров близлежащей земли".

"Моя фамилия Грабовский, - ласково улыбаясь, сказал молодой человек и скромно присел на краешек стула в кабинете Жданова. - Я слышал, что у вас есть какие-то претензии к нашему плану застройки и продажи этих земель. И мы готовы учесть все ваши замечания..."

А замечания Жданова сводились к следующему.
Перевод тысяч гектаров земли под жилую застройку означал увеличение населения поселка более чем в два раза. Всё это требовало существенного изменения инфраструктуры, строительства детских садов и школ, создания новых рабочих мест. Но эти вопросы "представителями собственницы" даже не поднимались и, что было особенно странным, совершенно не волновали руководителя района Слепцова, который уже чуть было, не издал распоряжение о переводе земель под жилую застройку, да неожиданно вмешался Жданов и все нарушил.
Он настаивал на разработке генерального плана поселка. И только после этого, по его мнению, можно было разрешать там новое жилищное строительство. А генплан это - и деньги (которых у администрации поселка не было), и время.

"Но у нас нет времени, - пожаловался Грабовский. - А с генпланом мы готовы вам помочь. И готовы помогать поселку в его благоустройстве..."

Встретив понимание со стороны визитера, Жданов связался с проектным институтом. А через несколько дней Грабовский самолично привез ему 300 тысяч рублей на благоустройство поселка. И Жданов (о, боги!) не взял эти деньги себе. Он тут же дал поручение одному из своих замов официально принять их в качестве благотворительной помощи и направить на ремонт какой-то пешеходной дорожки и асфальтирование детской хоккейной площадки. Что и было сделано.

В те же годы в Москве мэр Лужков действовал точно так же, но еще более жестко и прямолинейно: он просто заставлял всех крупных бизнесменов и их фирмы помогать городу. И те, по первому звонку, покорно свозили или перечисляли деньги на установку какого-нибудь очередного памятника либо на что-то другое, на что в городском бюджете не было предусмотрено средств. И - никаких уголовных дел! А Жданову, помимо всего прочего, припомнили потом и те 300 тысяч.

"Я чувствовал, что меня хотят подставить, - позднее признался он мне, - но самоуверенно посчитал, что смогу их перехитрить. Но можно ли перехитрить дьявола?.."

Между тем, московские проектировщики изготовили эскизы застройки первой части новых земель, и сотрудничество в этой работе Грабовского, а также его помощь в благоустройстве поселка, в конце концов, убедили Жданова в добросовестности намерений "благотворителя". Поэт Жданов забыл о предупреждении Лаокоона из поэмы Вергилия: "Бойтесь данайцев, дары приносящих!", и снял свои возражения, относительно застройки первой части бывших совхозных земель. В тот же день глава района Слепцов издал соответствующее постановление, и "данаец" Грабовский получил желаемый результат.

Сразу после этого он утратил всякий интерес к генплану и стал уклоняться от дальнейших встреч со Ждановым.

Однако, в этот же период, произошло еще одно значимое событие в жизни моего героя, - он принял участие в выборах главы района, выступив с резкой критикой коррупционной деятельности Слепцова. И за день до этих выборов началась прослушка телефона Жданова! Но самое примечательное то, что она началась за полтора месяца до подачи в милицию заявления от "потерпевшего" Грабовского!..

А вот, чтобы с таким заявлением в милицию обратиться, Грабовский неожиданно активизировался, предложив Жданову провести переговоры "для окончательного решения вопроса по генплану".

И такие переговоры состоялись. Они прошли в служебном кабинете Жданова под припрятанный диктофон Грабовского и попытки последнего спровоцировать белоозерского мэра на какое-нибудь неосторожное высказывание.

Сам Грабовский и, приехавшая с ним "юрист фирмы" И. Цилюрик, оказавшаяся на деле адвокатом, стали предлагать Жданову "взять деньги наличными", а уже потом рассчитаться ими с проектировщиками.

Мне, признаюсь, не хотелось называть фамилию этой молодой дамы, начинавшей когда-то свою карьеру в милиции, но, в итоге, вместо выполнения благородной функции защитника, скатившуюся, по существу, к роли провокатора. Но, во-первых, страна должна знать своих "героев", а, во-вторых, может быть, эти записки хоть как-то повлияют на других моих коллег и удержат их от подобного.

Жданов же на переговорах твердо стоял на своем: вы - инвесторы, поэтому платите сами.

"Нам это не комфортно, лучше кэш", - жалобно ныла Цилюрик.

"Тогда перечислите на счет нашего благотворительного фонда", - предлагал Жданов.

"Мы - не благотворительная организация, нам это тоже не комфортно", - скулил Грабовский...

Как стало позже известно от самих же Грабовского и Цилюрик, все их обещания по разработке генплана и долгосрочному сотрудничеству с администрацией Белоозерского были ложными, а переговоры они вели лишь для подготовки будущего уголовного дела в отношении Жданова.

Но переговоры со Ждановым никакого серьезного результата им не дали.

После этого Грабовский и Цилюрик, избегая прямых встреч с несговорчивым Ждановым, активизировали частные переговоры с неким местным жителем по фамилии Черников (вот она - мистика фамилий!) - мелким, но гиперактивным предпринимателем из офицеров пограничников. С ним они познакомились в кабинете у Жданова, и Черников, впоследствии, предложил москвичам свою кандидатуру в качестве посредника по "уламыванию поэта"...

Посоветовавшись "с кем надо", Грабовский заявил, что готов заключить с Черниковым трудовое соглашение и передать ему деньги, предназначенные на оплату работы проектировщиков. Теперь, по задумке Грабовского, именно Черников должен был стать "инвестором" в соглашении с проектным институтом.

При этом Грабовский мотивировал это свое предложение нежеланием "светиться", показывая главе района Слепцову, что они, дескать, "помогают его оппоненту"...
 О том, что загадочная московская фирма каким-то образом связана со Слепцовым, понимали до этого все. Но то, что помощь в разработке генплана большого городского поселения могла быть воспринята Слепцовым, как помощь его политическому оппоненту, это не влезало ни в какие ворота! И заставляло задуматься.

Но у Жданова на раздумья не оставалось времени, - над ним уже был занесен топор, называемый близорукими людьми и циниками "мечем правосудия".

Ни с Черниковым, ни с Грабовским он уже не общался, но это Гробовскому было и не нужно. Ему удалось убедить Черникова, едва вышедшего из запоя, приехать в московский офис фирмы и получить там деньги наличными. И хотя Черников даже расписался в получении этих денег и заявил, что сейчас же поедет в отделение банка положить их на счет, чтобы потом перечислить проектному институту, тем не менее (а скорее всего - именно поэтому!), он был тут же, при выходе, задержан. Правда, менты попробовали было уговорить Черникова отвезти эти деньги Жданову, но тот отказался.

И, тем не менее, в этот же день, ближе к вечеру, в Белоозерском по обвинению "в покушении на получение взятки" был задержан и Андрей Жданов.

Проводившие его задержание оперативники немало удивились, узнав, что мэр "взяточник" проживал в деревянной баньке, построенной им своими руками, и никакой дорогой собственности не имел.

А в вечерние теленовости и в газеты, сообщившие о задержании мэра Белоозерского, попала опухшая физиономия Черникова.

И когда я пришел на первое свидание к Жданову в Матросскую тишину, то ожидал увидеть именно это одутловатое лицо с безумно вытаращенными глазами, но в помещение для свиданий вошел невысокий, средних лет мужчина похожий на... Наполеона Бонапарта, если бы тот оказался вдруг не на острове Святой Елены, а в переполненной зэками грязной и темной камере российской тюрьмы. Если вы способны представить себе такое, то сможете представить и Андрея Жданова, вошедшего быстрой походкой в мрачное тюремное помещение, где ожидал его я, крепко пожавшего мне руку и внимательно посмотревшего мне в глаза. Но если это и был Наполеон, то Наполеон с истинно русской душой и большим добрым сердцем, в чем уже совсем скоро мне пришлось убедиться и самому.

Зачернели во дворе
Курточки на вате,
На прогулку очередь
Сто девятой хате.
Эх, погодка хороша!
Дворик шесть на десять,
Полетела бы душа
За стальные сети.
Здравствуй, красно солнышко!
Здравствуй, небо синее!
Ты и за решеткою
Мне всего красивее.
Каждой клеткой чувствую
Сладкую истоминку,
Так коктейли чудные
Пьют через соломинку.
Пацаны бывалые
Курят, ржут, беседуют.
Трут проблемы малые,
На судьбу не сетуют.
Вон футбол устроили:
Мяч, из тряпок крученый,
Технику освоили -
И не надо лучшего.
У меня пониже класс -
Новичок, в натуре.
Не набит пока что глаз
В этой физкультуре.
Дверь засовом лязгнула,
В петлях заворочалась.
С вами поболтал бы я,
Да прогулка кончилась.

Спустя несколько месяцев, следователи сообразили, что покушение Ждановым на получение взятки "за изменение разрешенного вида использования земель" (которое вообще никогда не входило в его компетенцию, и было произведено Слепцовым за три месяца до передачи денег Черникову) выглядит неубедительно. И Жданову переквалифицировали обвинение, заменив статью о взятке на менее тяжкую - мошенничество.

Взятка - коррупционное преступление, и статья - позорная. По крайней мере, именно такой ее воспринимал Андрей Жданов.

"Мне неприятно и стыдно, когда приходиться в тюрьме называть свою статью", - неоднократно говорил он.

Когда же следствие переквалифицировало ему обвинение, я пошутил: "Теперь, Андрей Александрович, вы оказались в одной компании с Ходорковским... И это - не самая плохая компания!.."

Но маленькая промежуточная победа оказалась Пирровой, так как в отличие от "взятки" дело о "мошенничестве" не подлежало рассмотрению в суде с участием присяжных (а мы на это очень рассчитывали). И в результате, дело по обвинению Жданова и Черникова было направлено в Басманный районный суд Москвы, где оба подсудимых на себе испытали, что такое есть "басманное правосудие", символизирующее полное отсутствие правосудия как такового.

Хорошо сидеть на киче,
На проверку раз покличут,
А потом весь день один -
Полный в хате господин.

Хошь сиди на табурете,
Хошь лежи на табурете,
Хошь пляши... на табурете -
Варианты не в запрете.

Все надежно и толково,
Табурет в плиту вмурован,
Чтоб не грезилось руке
Кого треснуть по башке.

Все удобства как в квартире,
Только все в одном сортире,
Чтоб не тратилось труда
На ходьбу туда-сюда...

"Меня обвиняют в мошенничестве, - говорил в суде Жданов, обращаясь к Грабовскому. - Обвиняют в попытке завладения вашими средствами путем обмана. Но разве я давал вам какие-либо ложные обязательства?"

"Когда вы раскритиковали нашу программу строительства... - мямлил в ответ Грабовский. - А также последующие статьи в газете были восприняты мной как обман..."

"Но я там говорил о недопустимости строить жилые дома на заливных лугах, затопляемых в весенний период. Разве это обман? Я говорил о необходимости расширять инфраструктуру поселка, планировать и строить не только жилые дома, но и объекты соцкультбыта. Разве это обман?.."

"Я воспринимал все это, как обман", - стоял на своем потерпевший Грабовский, вопросительно косясь на гособвинителя.

"В чем именно я ввел вас в заблуждение?" - спрашивал Жданов свидетеля Цилюрик.
"Не помню, - отвечала "юрист фирмы". - Следователь оценил, что вся совокупность доказательств по делу дает мне повод говорить, что вы ввели нас в заблуждение…"

Как говорится: без комментариев.

Но, несмотря на все это, а также на показания многих других свидетелей и официальные документы, начисто, казалось бы, опровергавшие обвинение, судья Басманного суда Дударь просто перенесла в приговор текст обвинительного заключения от строчки до строчки, как это делали ее коллеги-судьи в советские времена. В итоге, получилось, что как будто бы никто ничего здесь и не говорил, да и самого судебного процесса вроде как бы и не было…

Нет, я далек от мысли защищать и оправдывать любого из своих подзащитных после того, как завершился суд над ним. Но в случае со Ждановым я готов вновь и вновь заявить, и даже крикнуть: этот человек невиновен!.. И здесь имеет место не просто судебная ошибка, но преступление против правосудия. Преступление, за которое рано или поздно должны ответить все, кто был к нему причастен.

Но такие преступления, к сожалению, не являются у нас редкостью. Сколько, например, стоит возбуждение уголовного дела? А сколько стоит его прекращение?..

Вы ходили когда-нибудь в тюрьму?..
 _____
*Стихи А. Жданова
(Продолжение следует)
Право первой публикации принадлежит АПН:
http://apn-spb.ru/publications/article13102.htm

Из книги второй «Российская империя» из трёх-томника Л.А. Асланова Менталитет и власть. Русская цивилизация.

Заключение

Заканчивая рассмотрение имперской России, следует признать, что Российская империя была очень своеобразной. В ней политиче­ская зависимость и национальное неравноправие, возникшие в ре­зультате политики умиротворения окружавших Россию народов и территорий, преобладали над колониальной экономической экс­плуатацией, которая не была целью создания и роста империи. Фин­ляндия, Прибалтика и особенно Польша страдали от политического и национального неравноправия, но народы этих частей империи не находились в подчиненном хозяйственном положении [15, 39]. Профессор Лондонского университета, специалист по русской исто­рии Дж. Хоскинг справедливо отмечал: «...мы никогда не должны забывать, что для русских империя была прежде всего средством выживания: крушение империи означало бы не просто потерю вы­годных и отдаленных владений, но смертельную угрозу самого ядра государства. Русские идентифицировали себя с империей в гораздо большей степени, чем другие народы Европы; она была для них ско­рее домом, чем источником доходов, крепостью, а не товарным складом. Империя - это не аспект русской истории, а сама русская история...» [90, 134].

В процессе завоеваний XVIII-XX вв. русские никогда не заго­няли туземное население в резервации, не отбирали земли, нахо­дившиеся в хозяйственном обороте. Присоединенное население мигрировало в традиционные области расселения русских, как и русские переселялись на присоединяемые территории, занимая пус­тующие участки земли; в основном это были Сибирь, Северный Кавказ, Новороссия, Нижнее Поволжье с Южным Приуральем, где русские составляли от населения края в 1897 г. - 76,8%, 42,2%, 21,4%, 57,9% соответственно. В издавна заселенных частях империи русских было мало, например, в Финляндии 0,23%, на Кавказе - 4,3%. Среди мигрантов преобладали русские, украинцы, белорусы. Миграция была высокой до середины XVII в. и уменьшилась в после реформенный период. Число сельских поселений увеличивалось вплоть до начала XX в., что свидетельствует о процессе внутреннего освоения земель. В 1646 г. титульная нация - русские - составляли 95% всего населения страны, а в 1917 г. - 44,6%. В составе империи насчитывалось около 200 народов.

Потребность в территориальной экспансии состояла в обеспе­чении прочных границ (по горным хребтам, по крупным рекам) с незамерзающими портами. Экономическая эксплуатация присоеди­няемых территорий даже не рассматривалась. На юге надо было по­кончить с набегами крымских татар, совершавшимися с целью пле­нения населения и продажи его в рабство в Стамбуле. На востоке русские шли туда, откуда к ним извечно приходили орды кочевни­ков. Нужно было отодвинуть от исторического центра Руси границы так далеко, чтобы при вторжении всегда имелось бы время для орга­низации отпора. Переселенческая культура помогала преодолеть неудобства миграций.

В начале 1917 г. Россия была унитарным государством с полной автономией Финляндии, Бухары, Хивы и Тувы. Часть территории была завоевана (Прибалтика, Польша, Финляндия, Северный Кав­каз, Средняя Азия), а другая - присоединена по договорам (Левобе­режная Украина, Казахстан, Грузия, Бессарабия). Присоединение осуществлялось в виде протектората, переходившему постепенно в полное подчинение имперской власти [51, 20-30].

Даже в случае завоевания главным принципом внутренней по­литики на присоединенных территориях являлось сохранение суще­ствовавшего до включения в состав России административного по­рядка, местных законов и учреждений, отношений земельной собст­венности, верований, языка и обычаев. При лояльности к имперской власти автономия увеличивалась, например, в Финляндии, а при вра­ждебности уменьшилась, как было после восстаний 1830 и 1863 гг. в Польше.

Вторым принципом внутренней политики было широкое со­трудничество имперской власти с местными элитами, которые полу­чали права русского дворянства.

Третий и наиважнейший принцип национальной политики со­стоял в создании некоторых льгот в правовом положении нерусских народов сравнительно с русскими. Они не закрепощались, не рекру­тировались в армию, имели налоговые послабления. Правительство с помощью налоговой системы намеренно поддерживало матери­альный уровень жизни нерусских подданных, проживавших в род­ных краях, более высоким, чем у русских. Это было частью полити­ки умиротворения. В 1886-1895 гг. нерусское население 39 губер­ний платило налогов по 1,22 руб. в год, тогда как население 31 великоросских губерний - по 1,91 руб. ежегодно.

Четвертый принцип позволял людям всех национальностей ста­новиться членами политической, военной, культурной, научной и т.д. элит России. Лояльность трону, профессионализм и знатное происхождение ценились гораздо выше, чем этническая или про­фессиональная принадлежность.

Не все шло гладко и не сразу получалось, но в итоге находился оптимальный баланс для мирного сосуществования под контролем имперской власти. Так было до 1830 г. После польского восстания автономия Польши была ликвидирована, а политика по отношении Польши стала более жесткой. В других регионах все оставалось как и прежде: самые большие выкупные платежи за землю в 1861 г. бы­ли назначены русским крестьянам, а не на Украине, Белоруссии и Молдавии [51, 30-36].

После польского восстания 1863 г. курс на административную интеграцию национальных образований в состав империи стал по­всеместным, форсированным. Началась культурно-языковая руси­фикация нерусского населения: школы стали денационализировать­ся, печатные издания на родных языках ограничены, например, в 1863 г. это коснулось Литвы, а в 1867 г. - Белоруссии. На Украине запрещались сценические постановки на украинском языке. Были вновь предприняты попытки христианизации татар, чувашей, ма­рийцев, удмуртов.

После второго восстания на Польшу было распространено рус­ское законодательство. Многие тысячи польских дворян были вы­сланы в центральные и восточные районы России, казнены, эмигри­ровали. 200 тыс. человек лишались дворянства. Земли высланных польских дворян перешли в казну и сдавались в аренду русским по­мещикам. Крестьянская реформа была проведена в пользу крестьян, но в ущерб польским помещикам.

В 1860-е гг. с развитием образования национальное самосозна­ние интеллигенции всех народов России политизировалось, и прави­тельство стало опасаться сепаратизма в ответ на русификацию и мо­дернизацию страны, начавшейся с крестьянской реформы. Модер­низация нарушала сложившиеся уклады, будоражила умы, и правительство пошло на унификацию управления и интеграцию эт­носов в единую российскую нацию.

Уже в конце XIX в. антирусские движения наблюдались среди башкирских и татарских крестьян, которые громили русские адми­нистративные управления, прекратили обучение детей в русских классах башкирских и татарских школ. Анализ национальной при­надлежности 7 тыс. самых активных революционеров, сосланных в Сибирь в 1907-1917 гг. свидетельствует о том, что латыши были в 8 раз активнее русских, евреи - в 4, поляки - в 3, армяне и грузины — в 2 раза, но украинцы были в 3 раза менее активными, а белоруссы - в 11 раз. Остальные народы были достаточно безразличны к рево­люции. В 1870-е гг. ситуация была иной. Из 469 революционеров-народников, привлеченных в 1871-1877 гг. за антиправительствен­ную деятельность к суду самыми активными были русские, затем евреи, армяне, украинцы и поляки, грузины, немцы, эстонцы, латы­ши и белорусы. Низкий социально-экономический статус русских и евреев до 1860-х гг. давал о себе знать [51, 37-43].

Начиная с конца XIX в. и особенно быстро в ходе революции 1905 г., на базе национальных движений возникли политические партии, легализованные в 1906 г в соответствии с Манифестом от 17 октября 1905 г. К февралю 1917 г. существовали 113 националь­ных партий и 45 общерусских, а к октябрю 1917 г. - соответственно 206 и 53. Федеративное устройство России выдвигалось только Белорусской революционной громадой и социалистами-федера­листами Грузии, остальные национальные партии призывали к на­циональной независимости. Однако на выборах в Учредительное собрание в начале 1918 г. национальные партии получили всего 22% голосов, тогда как доля нерусских избирателей после отделения Польши и Финляндии составляла около 50% от числа всех избира­телей, т.е. общероссийские партии получили поддержку населения [51,37-44].

Внутри русского этноса происходили важные процессы, начи­ная со второй половины XIX в. Поражение в Крымской войне было первым сигналом: царская военно-административная система не обеспечивает защиты народа. Даже в среде самых убежденных кон­серваторов зрело сознание необходимости перемен. Крепостничест­во, по мнению многих политических деятелей того времени, было причиной экономической и военной отсталости России. Были про­ведены крестьянская, земская, судебная, военная и другие реформы ради укрепления обороноспособности и промышленного развития страны. Крестьянская реформа 1861 г. положила начало революционизации крестьян, так как отрезала от крестьян лучшие земли, а за те, что достались общинам, был навязан выкуп, что шло в разрез с крестьянскими представлениями о земле. Частная собственность на землю признавалась законом только за поместным дворянством, а крестьяне остались с общинным владением землей. Не посчитав­шись с менталитетом крестьян и отдав всю землю барам, царизм сделал шаг к своему уничтожению, произошедшему в 1917 г.

Исследовали почти единодушно называют доминантой кресть­янского субменталитета вопрос о земле. По общераспространенному крестьянскому убеждению землей мог пользоваться лишь тот чело­век, который вкладывал в нее свой труд. При этом права собствен­ности на землю не могло быть, поскольку земля не продукт труда человека. Резко негативное отношение крестьян к помещичьей и вообще всякой частной собственности на землю - важнейшая черта менталитета российского крестьянства. В отличие от североморско­го менталитета для крестьян собственность была не капиталом, при­носившим прибыль, а средством пропитания и исполнения обязан­ностей перед государем.

После судебной реформы 1864 г. и ряда ее переделок в России сформировались две правовые, сословные системы. Была легализо­вана крестьянская правозащитная практика, тем самым Свод зако­нов Российской империи официально был признан несоответст­вующим условиям крестьянской жизни. Свод законов предназначал­ся дворянам, купцам, мещанам, разночинцам. Причиной раскола общества было многовековое крепостное право и неразрывно свя­занное с ним барство. В праве для высших сословий преобладающее значение имели правоотношения частной собственности и договора, а в крестьянском - право пользования общинной собственностью при условии исполнения фискальных требований государства. Су­ществование двух судебных систем в России - разительный кон­траст общему праву Англии.

Опорой военно-административной системы России была кре­стьянская община. Община ограничивала выход из общины, обеспе­чивала взаимопомощь внутри общины, защиту интересов общины от посягательств извне. При осуществлении суда и расправы вотчинная администрация не могла решать дела без мирских выборных, а иногда и мирского схода. Община препятствовала имущественной дифференциации ее членов, так как состоятельные члены общины отку­пались от рекрутской повинности. Стремление к обогащению, к вы­делению из общего ряда даже своим собственным трудолюбием вызывало общественное осуждение, а умеренность в потребностях и желаниях, наоборот, встречалась с одобрением. Часто практикова­лась прогрессивная раскладка налогов и повинностей, в результате чего налоговое бремя зажиточных хозяйств увеличивалась, а средних и бедных уменьшалась. Этому способствовала круговая ответственность всей общины за сбор налогов и податей. Община в целях самосохранения освобождала от рекрутской повинности хозяйства с одним или двумя работниками. Уравнительный механизм общины вырабатывался стихийно, веками. Он является результатом приспо­собления к окружавшей среде в целях выживания. Обычай общин­ной помощи лицам, не способным собственными силами обеспечить себе пропитания с 1860-х гг. стал законом. Община отводила бес­платные участки земли вдовам, сиротам, одиноким старикам. Об­щина могла вмешиваться в дела семьи. Если большак не справлялся с обязанностями главы хозяйства (а это определялось по тяглоспособности), двор или община могли сменить его. Неисправное несе­ние тягла каралось общиной, в силу круговой поруки.

Крестьянская община неформально осуществляла строжайший социальный контроль, проводила цензуру нравов, от которой нельзя было спрятаться. Сила культуры крестьянской общины была столь велика, что веками сохраняла все лучшее в нравах русского крестья­нина: трудолюбие, инициативу, самостоятельность.

В менталитете русских крестьян существовало устойчивое представление о двойственном предназначении крестьянской собст­венности - семейно-потребительском и тягловом. Тягловое предна­значение признавалось необходимым и достаточным, семейно-потребительское - только необходимым. Представления о приори­тете экономики пришли из североморской культуры, и они истори­чески оправданы в локальных условиях североморья.

В условиях Восточно-Европейской равнины хозяйство было необходимым, но недостаточным условием для выживания. Без защиты от врагов нельзя было вести и хозяйство. Община обеспечивала свое выжива­ние в условиях череды войн.

Военно-административная система в правление Александра III существенно окрепла. Постепенно верх взяла линия на уничтожение автономности суда, восстановление дворянского престижа, надмен­ное и суровое отношение к крестьянам. Это консервативное течение, прикрываясь лозунгом «национальной самобытности», добилось введения в 1889 г. института земских начальников, которые утвер­ждали и отстраняли от должности представителей крестьянского самоуправления, определяли повестку дня сельского схода, приостанавливали исполнение приговоров общинных судов и направляли эти приговоры в уездные суды для отмены. Эти, назначавшиеся государевой властью из числа потомственного дворянства начальники, без всякого разбирательства подвергали денежному штрафу или аре­сту всякого, проживавшего на подведомственных им территориях. С введением института земских начальников все дела, возникавшие в крестьянской среде, стали разбираться в волостных судах, под ком­петенцию которых попали кроме крестьян ремесленники, мещане, посадские. Но автономия волостного суда была сильно ограничена. Земский начальник по своему выбору назначал судей из числа из­бранных сельскими общинами. Народные обычаи из практики судов были устранены, но законы империи тоже не стали применяться, потому что они были заменены «личным усмотрением» земских на­чальников. Несменяемость земских начальников, отсутствие кон­троля за их деятельностью, привели к произволу, свойственному военно-административной системе.

К концу XIX в. в Российском обществе изменилось отношение к личности царя. Значительно ослабела (если не исчезла вовсе) вера в богоизбранность романовской династии и сакральный характер ее власти. Самодержец перестал восприниматься как «хозяин земли русской». Чем дальше, тем больше в нем видели лишь высший орган власти, существование которого могло быть оправдано только про­цветанием государства и русского народа, укреплением авторитета России на международной арене.

Раскол в обществе на две субкультуры - барскую и крестьянскую - был катастрофичным и не мог не привести к межкультурному конфликту. Русские помещики все получали от государя за службу ему, а потому вели по отношению к царю раболепно. Они были временными держателями собственности по монаршей мило­сти. Российская знать видела свой патриотический долг в преданно­сти интересам императорской службы, и лишь единицы размышляли об ответственности перед Отечеством собственника земли, призван­ного организовать цветущее хозяйство. Преобладало желание «на­слаждаться спокойствием и собственностью своею», вести «веселое в деревне житье», возводить храмы, заводить домашние театры и оркестры, разводить «выезжанных лошадей и резвых собак» для охоты. Помещики, обычно, жили вдали от своих поместий, и их ин­тересы в поместье представлял управляющий, сложившаяся тради­ция удерживала их в столице, губернских и уездных городах ради службы царю и отечеству, но не своему домашнему очагу. Тип культуры русских поместных дворян радикально отличался от севе­роморского. Наиболее богатые жили в столицах или за границей, куда им пересылались доходы от имения, и только некоторые воз­вращались в поместье лишь в глубокой старости. Характерной чер­той барского менталитета было презрение к производительному труду. Любые формы предпринимательской деятельности в дворян­ской среде осуждались, так как считались несовместимыми с дво­рянским достоинством.

Выйдя из крестьянских масс, русский предприниматель сохра­нял до самой смерти тот жизненный уклад, в котором он вырос, и моральные мотивы преобладали над материальными стимулами, что являлось главной основой культуры труда. Специфика ментальности торгово-промышленного класса коренилась в толще национального самосознания. Особая роль в российском предпринимательстве при­надлежит старообрядцам, для которых была более важна святооте­ческая традиция, нежели бунт против терпимых притеснений.

В российской традиции главным был вопрос не прав человека (как в североморской культуре), а поиск смысла жизни. Гражданско­го правового общества в России не могло быть потому что в военно-административной системе нет ни прав, ни граждан. В России дол­гое время сословия отличались не правами, а повинностями. Боль­шая роль принадлежала не писанному, а обычному крестьянскому праву. Поэтому в русском менталитете идею естественного права заменили идеалы добродетели, справедливости, правды. Русскому человеку свойственно убеждение, что «человек выше собственно­сти». Уважения к частной собственности не было и нет. Для россий­ского менталитета, в том числе и предпринимателей рубежа ХIХ-XX вв. было характерно преобладание духовных ценностей над «здравым смыслом». Для россиян вопрос, ради чего жить, имеет значение более важное, чем вопрос о материальном преуспевании. Накопительство материальных благ в ущерб окружающим всегда осуждалось. Считалось, что любое богатство связано с грехом. Идеалом был скромный достаток в сочетании с бережливостью и рачительностью.

Осмысление событий 1901-1904 гг., особенно социального взрыва 1902 г. свидетельствует о том, что именно в 1902 г. в России началась крестьянская революция, явившаяся основой всех других социальных потрясений того времени - февральский и октябрьский революции 1917 г., гражданской войны, столь круто повернувших весь ход российской истории. В 1905 г. было разорено до 2 тыс. бар­ских усадеб, а всего за 1905-1907 г. - свыше 6 тыс. Осенью 1905 г. окончательно исчезает нерешительность крестьянских выступлений. Община становится организатором крестьянского движения за зем­лю. Во всех уездах европейской России в крестьянском движении стали проступать политические требования против помещиков и местных органов власти. На двух Всероссийских съездах Крестьян­ского союза было выдвинуто требование конфискации всех поме­щичьих, государственных, удельных, церковных и монастырских земель с обращением их в общенародное достояние.

Как только крестьянская община стала организатором борьбы с помещиками и властью, тут же родилась идея о разрушении общины. Начал рушить общину СЮ. Витте, а продолжил П.А. Столыпин. Таким образом, мотивы действий царского правительства по уничтоже­нию общины были не только экономическими, но и политическими.

Для первой мировой войны русская армия была не обеспечена ' пулеметами, артиллерией, особенно тяжелой, инженерным имущест­вом, средствами связи, автомобильным транспортом, самолетами и -            многим другим. Но главное, в империи не было достаточной для  -       крупномасштабной   войны   военной   промышленности   и   системы дорог. Поражения России в Первой мировой войне повлияли на быстрое нарастание кризиса царского режима. Российское самодержавие было военной монархией, что постоянно подчеркивалось царем и его окружением. Престиж царизма держался на убеждении в мощи и непобедимости российской армии. Военные поражения в русско-японской и Первой мировой войнах ускорили и резко усилили кри­зис самодержавия.

Монархия, как форма государственной власти, утратила леги­тимность у большинства солдат и крестьян. Однако менталитет об­щинного крестьянства с его авторитарным началом традиционно искал в изменившейся обстановке выразителя ценностей крестьян­ства, искал нового вождя, и нашел того, кто в тот момент выражал наиболее полно и в наиболее простой форме чаяния крестьян о зем­ле и мире. Сначала движение крестьян возглавили эсеры, а затем лидерство захватили большевики.

Февральская революция - это стихийное выступление народа против власти, неспособной управлять страной и вести войну, отча­янный акт выживания этноса. К восстанию примкнули либералы, меньшевики и эсеры. Февральская революция предоставила свободу действий большевикам, но их деятельность развернулась позже.

В России буржуазия повела себя во время Февральской револю­ции крайне трусливо: она униженно просила монарха при всем пре­зрении к нему. Военно-командный менталитет не позволял русской буржуазии возвыситься до организованного сопротивления дегради­ровавшей монархии. Русская буржуазия о революции не догадыва­лась. Она ее прозевала. Революцию совершили без буржуазии факти­чески крестьяне - солдаты запасных воинских частей Петрограда.

Буржуазный характер Февральской революции - это ошибка, вызванная приверженностью универсальности всемирно-истори­ческой концепции. Исходя из локально-исторической концепции, Февральскую революцию надо считать крестьянской, несмотря на то, что она возникла в Петербурге. Одна часть крестьянства России придерживала хлеб, другая часть, получившая оружие на время вой­ны и расквартированная в столице, свергла монархию. Русская бур­жуазия была статистом на этом историческом переломе. Она была столь обескуражена революцией, что создала свое подобие власти на двое суток позже возникновения Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов - органов власти победившего народа. Бур­жуазия смогла создать именно подобие власти, а не власть, так как Временный комитет Государственной думы и вслед за ним Времен­ное правительство откладывали решение всех проблем до Учредительного собрания. Крестьянство, в условиях войны обладая оружи­ем, требовало земли и мира немедленно, а русская буржуазия делала вид, будто она владеет положением, будто она лидер революции и не решала крестьянских проблем. В итоге крестьянство поддержало тех, кто был готов дать им требуемое, - большевиков и левых эсе­ров. Октябрьская революция была вторым актом крестьянской рево­люции, начатой Февральской революцией. Большевики и левые эсе­ры удовлетворяли большую часть и других требований крестьянства выдвинутых еще в приговорах 1905-1907 гг. Русская буржуазия не взяла на себя смелость решить аграрный вопрос, и настал момент, когда крестьянство нашло лидеров, согласившихся отдать землю тем, кто ее обрабатывает в полном соответствии с менталитетом русского крестьянства.

У политиков, входивших во Временное правительство, не было понимания реальной ситуации, а «только предельная, несокрушимая преданность либеральным идеям, формулам, которые превращались в какие-то окаменелые заклинания». Процветало доктринерство.

Меньшевики и эсеры догматически следовали учениям запад­ноевропейских социалистов о том, что феодальный строй ниспро­вергается буржуазной революцией, потому после Февральской ре­волюции русская буржуазия должна взять власть в свои руки, а меньшевикам, эсерам и прочим социалистам необходимо оказывать давление на буржуазное правительство. Согласно теоретическим взглядам меньшевистско-эсеровских руководителей Исполкома Петросовета, Февральская революция была буржуазной, а потому власть должна была сосредоточиться в руках представителей либе­рально-буржуазных партий.

Тем самым меньшевики и правые эсеры делали двусмыленным свое положение в Петросовете в глазах солдат, рабочих и крестьян. Поэтому нет никаких причин удивляться большевизации Петросове­та осенью 1917 г.: большевики полнее и последовательнее отражали требования восставшего народа. Они умело использовали сложившееся в тот период положение.

После Февральской революции проявилось доктринерство ли­деров эсеров, которые заявили, что «социализм слишком молод и обязательно провалится с треском, если сам попытается встать у го­сударственного руля». Они утверждали, что спасение России состо­ит в «сотрудничестве с несоциалистическими элементами», в объединении «всей демократии на общей основе», предлагали «урезать социальную программу» до пределов, не препятствующих «реаль­ной коалиции всех классов». Тем самым эсеры отказались от своего главного тезиса - социализации земли, хотя к лету 1917 г. стало яс­но, что огромное большинство крестьян готово поддержать эсеров, если те выступают за немедленную конфискацию помещичьего зем­левладения. Эсеры оттолкнули от себя крестьянство, которое вскоре нашло себе других вожаков, отстаивавших лозунг: «Землю тем, кто ее обрабатывает». В итоге партия эсеров раскололась: правое крыло пошло с меньшевиками, левое - с большевиками. Окончательное размежевание правых и левых эсеров произошло на II Всероссий­ском съезде Советов.

Многовековые чаяния русского крестьянства о безвозмездной передаче земли тем, кто ее обрабатывает, поддержали только боль­шевики и выиграли борьбу за власть. Большевики включались в по­литический процесс, вызванный Февральской революцией, послед­ними из всех политических партий.

Для большевиков декреты о мире и о земле стали источниками легитимности новой власти в момент ее возникновения. Но не меньшее значение имел вопрос о власти. Меньшевики и эсеры спо­собом достижения своих целей в условиях войны в стране с военно-командным менталитетом населения избрали отказ от принципов военно-административной системы и избрали либеральные ценно­сти (демократию североморского типа, рыночную экономику, права человека и т.д.). После короткого периода общего ликования на празднике революции Временное правительство стало испытывать нарастающее отчуждение, а потом - сопротивление не только кре­стьян, солдат и рабочих, но и части имущих классов.

Ленин и большевики оказались прагматичнее, ближе к народ­ной массе. Сохраняя марксистскую всемирно-историческую ритори­ку, они стали фактически придерживаться локально-исторической концепции, называя это развитием марксизма. Большевики, в соот­ветствии с многовековым опытом народа использовали жестокие, репрессивные методы мобилизации, присущие военно-администра­тивной системе и, опираясь на военно-командный менталитет наро­да, повели народ за собой, построив свое государство.

Главный вывод: правительство бывает прочным только в том случае, если оно опирается на менталитет народа.

 

Статья из газеты "Суть времени" № 30. О капитализме и развитии.

           Необходимое политико-лирическое и историко-экономическое отступление

          

  Прежде чем перейти к последователь­ному и подробному описанию планов современного капитализма по оста­новке развития и построению «многоэтажно­го человечества» (а также «обосновывающих» эти планы «научных» работ), нам кажется пра­вильным обсудить вопрос о том, действитель­но ли у капитализма такие планы существуют.

Во избежание недоразумений сразу отметим, что говоря «планы капитализ­ма», мы не имеем в виду ни какого-то кон­кретного человека, ни нескольких людей, ни «мировое правительство», ни «штаб» по строительству плота «Медузы» для че­ловечества. Хотя и не исключаем, что такой штаб в каком-то виде может существовать, и что есть люди, занятые подобным планиро­ванием. Говоря о «планах», мы имеем в виду объективные закономерности истории и эко­номики, которые, как нам представляется, неизбежно порождают необходимость в по­добных планах и попытки их осуществле­ния. Капитализм — это социальная система (формация, мир-система, экономический уклад), которая больше двух веков иссле­довалась тысячами ученых, в том числе та­кими выдающимися, как К. Маркс, В.И. Ле­нин, М. Вебер, Р. Люксембург, Ф. Бродель, И. Валлерстайн, А.А. Зиновьев... и многи­ми-многими другими. Общими усилиями были выявлены (и, что важно, подтверждены историей) многие важнейшие законы суще­ствования и развития капитализма. Имен­но эти, уже известные, законы и приводят к выводам о направлениях, в котором капи­тализм может и будет развиваться (и уже развивается). Вот именно эти направления мы и называем «планами» — потому что в любой социальной системе ничего не про­исходит «само». Все осуществляют различ­ные социальные субъекты: люди, социальные институты, нации, государства, транснаци­ональные корпорации — а все они не могут существовать без планов, которые так или иначе реализуются, в той или иной мере во­площаются в жизнь, бывают успешными или нет. Более того, эти планы осуществляют­ся не на чистом листе, а тоже в социальной системе, где реализации любых планов мо­гут противостоять другие люди, социальные институты, нации, государства, транснацио­нальные корпорации...

Если бы мы описывали передвиже­ние циклонов в атмосфере, то о планах го­ворить бы не приходилось: надо было бы «просто» перечислить все влияющие на это передвижение факторы, потом посчитать их взаимодействие между собой и по резуль­татам указать, где и когда окажется какой-нибудь конкретный циклон. И хотя читатель понимает, что это все совсем не «просто», и что на сегодняшний день никто так сделать не может, потому что и все факторы неиз­вестны, и системы уравнений, описывающие их взаимодействие, слишком сложны, но ког­да-нибудь, с развитием науки, именно так и будет. И о «планах» циклонов говорить, в любом случае, не приходится — они цели­ком и полностью определяются взаимодей­ствием вполне себе объективных факторов, пусть нам сейчас и неизвестных. А вот когда речь идет о социальных системах... все со­всем по-другому.

Соответственно, мы будем говорить о планах капитализма, не имея никого кон­кретно в виду, но будучи уверенными, что если ничто (или никто) не помешает, планы эти обязательно осуществятся.

Каковы же эти планы? Действительно ли капитализму нужно вообще остановить раз­витие человечества и загнать его в разноо­бразные гетто «многоэтажного человече­ства»? Может быть, все ровно наоборот, и, как убеждает нас либеральная обществен­ность, дальнейшее развитие капитализма, наоборот, обещает нам ускорение развития, расцвет свободы и демократии и прочее бла­горастворение воздухов?

Нет, в самом деле, ведь миллионы людей (и в том числе наши либералы, большинство которых вполне искренни в своем восхище­нии капиталистической системой) во всем мире уверены, что капитализм — прогрес­сивный строй. Что он развивает, а не оста­навливает развитие. Что он дает всем людям равные шансы на успех и продвигает демо­кратические институты. Что капитализм — вершина развития современной цивилиза­ции. И что даже если у него и есть крупные недостатки, то все равно это лучшее, что при­думало человечество (как говорил Й. Шумпетер, капитализм — разрушитель, но это «созидательное разрушение»). И ведь все это сейчас преподают в школах!

Собственно, поэтому мы и решили напи­сать это лирическое отступление. Конечно, мы не подозреваем в читателях ревностных сторонников капитализма, однако пойма­ли себя на том, что многие существенные для нашего изложения моменты мы считаем сами собой разумеющимися, всем известны­ми и очевидными. И поэтому их опускаем. Но ведь на фоне нынешнего потребительско­го общества, соответствующего образования и воспитания, мощнейших информацион­ных кампаний «в защиту капитализма» эти самоочевидные для нас моменты могут быть не то что не очевидными, а просто совершен­но неизвестными, неожиданными и невероят­ными. Ведь многие не приемлют капитализм не на основе настоящих знаний и целост­ного понимания, а на базе эмоционального или даже вкусового неприятия капитали­стических реалий повседневной российской жизни. Но ведь все эти отдельные моменты, вызывающие отторжение «реального» ка­питализма, могут быть объявлены плодами недоразвитости именно (и только) нашего капитализма. Или частными случаями, не за­служивающими того, чтобы на их основании делать выводы о капитализме вообще.

Ведь именно так и поступают россий­ские (и не только) либералы, а также госпо­да белоленточные креаклы (и самое страш­ное, что они так думают!). Что они нам все время говорят? Что да, у нас везде «жулики и воры», а вот в Европах... Что у нас выборы подтасовывают, а вот в настоящих демокра­тических странах... Что у нас хамство — нор­ма жизни, а вот при настоящем капитализме клиент всегда прав... Что у нас все загибается и хиреет, а «там» все цветет пышным цветом, и что мы никогда «их» не догоним, потому что они обогнали нас в развитии на тысячу лет... или на две тысячи... Что у нас корруп­ция, а вот там... тоже коррупция, но ведь с нашей не сравнить! Что у нас прямо-таки диктатура и подавление инакомыслия, что Россия никак не может изжить наследие то­талитарного прошлого и потому никак не вы­йдет на столбовую дорогу капитализма, а вот там, где это удалось, там все хорошо и с де­мократией и с развитием (особенно хоро­шо с демократией — см., например, статью В. Сорокиной «Французское сопротивле­ние» в этом номере газеты).

Наконец, до сих пор широко распро­странены имеют широкое хождение пред­ставления о, так сказать, романтическом капитализме, которыми мы обязаны таким его исследователям, к Ф. Хайек, книгами которого зачитывались многие еще в самом начале перестройки. В соответствии с этими представлениями, капитализм — это сво­бодный рынок, а рынок, а в особенности его «невидимая рука» — это такой саморегуля­тор общества, ведущий его к всеобщему про­цветанию, развитию, свободе и демократии (сразу вспоминается анекдот: «Как эконо­мист будет менять электрическую лампочку? Он купит лампочку, принесет и положит под люстру. А дальше все сделает — то есть вкру­тит лампочку — невидимая рука рынка!»). В свете этих представлений любые видимые недостатки и несправедливости капитализма видятся как результат ограничения свободы

рынка, злонамеренного вмешательства в ры­нок. А вот если не вмешиваться, то «невиди­мая рука» и «свободная конкуренция» обе­спечат нам те самые развитие и процветание, а также свободу и демократию, которых мы так хотим.

В общем, много есть очень разных мне­ний относительно сущности капитализма, его возможностей и его «планов», каковые мнения пропагандируются с большим или меньшим успехом. Однако для исследова­телей капитализма все давно предельно ясно. Вот, например, что писал 20 лет назад Иммануил Валерстайн — создатель мир-системного анализа, выдающийся современ­ный социолог-неомарксист:

«Есть только два пути (выделено нами) выхода из структурного кризиса [ка­питализма]. Первый — создание некапита­листической авторитарной миросистемы, которая будет использовать силу и обман, а не «рынок» для оправдания и поддержания неэгалитарного потребления в мире (то есть что-то очень похожее на фашизм, не прав­да ли?).

Второй — изменить наши цивилизаци-онные ценности.

Чтобы создать относительно демокра­тическую и относительно эгалитарную миросистему, в которой нам хотелось бы жить, нам нужен не «рост», а то, что в Латинской Америке называется «Buen Vwir»__________________

Для некоторой части мирового населе­ния это означает, что их дети будут «по­треблять» меньше; но дети на другом конце света будут потреблять больше. Но в та­кой системе мы все будем обеспечены «сетью безопасности», нам будет гарантирована социальная солидарность, и такая систе­ма возможна (и, вероятно, такая система чем-то будет похожа на социализм?).

В следующие двадцать-сорок лет мы бу­дем свидетелями и участниками огромной политической борьбы, но не за выживание капитализма (который как система исчер­пал все свои возможности), но за то, какую систему нам придется вместе «выбрать» ему на замену: авторитарную модель, которая продолжит (и углубит) поляризацию, или ту, которая является относительно демократи­ческой и относительно эгалитарной».

Довольно внятно сказано, не так ли? Или что-то типа фашизма — чтобы «силой и обманом» сохранить существующее нера­венство, либо что-то типа социализма, чтобы добиться несуществующей «социальной со­лидарности» при «относительных» демокра­тии и равенстве.

Что же касается развития... В России многие до сих живут в иллюзии, покинувшей капиталистический мир, по мнению ученых, уже лет 40 назад. Тот же Валлерстайн пишет: «В период с 1945 по 1970 г. широкое распро­странение получила идея развития, соглас­но которой проведение правильной государ­ственной политики позволяло любой стране достичь уровня жизни наиболее богатых стран. Основное предположение заключалось в том, что сочетание индустриализации и урбанизации, более эффективного сельского хозяйства и более качественного образования с краткосрочным протекционизмом (заме-щение импорта) приведет к долгожданному процветанию». Оказалось, что эта «идея» и капитализм — две вещи несовместные. И не только потому такое всеобщее «раз­витие» невозможно, что, например, если каждый житель Земли захочет иметь вил­лу на берегу моря, как у «настоящих людей на Западе», и если даже экономика эта по­зволит, то попросту на все виллы не хватит побережий. Причем сильно не хватит, мяг­ко говоря. Нет, дело совершенно в другом. В том, что капитализм может «развиваться» только в части мира — и только за счет того, чтобы тормозить развитие в остальном мире.

И более того, почти «несовместными вещами» оказались капитализм и рынок —

тот самый, невидимая рука которого должна была, по мнению отечественных либералов, наладить жизнь нашей страны, взорванную ими при разрушении СССР. У того же Вал-лерстайна есть статья с говорящим назва­нием «Капитализм — противник рынка?», в которой он пишет об исследованиях своего учителя — выдающегося французского исто­рика и исследователя капитализма Фернана Броделя. «Бродель переворачивает верх дном все наши привычные теоретические под­ходы. Вместо того чтобы рассматривать в качестве ключевого элемента историче­ского капитализма свободный рынок, он вы­двигает в качестве такового установление монополий. Существование господствующих на рынке монополий — вот что является определяющим элементом нашей системы, и это то, что достаточно четко отлича­ет капитализм от феодального общества, а также, возможно, и от мировой системы социализма, на что до сих пор редко обраща­ют внимание».

И дальше — еще интереснее. «Его [Броде­ля] работы позволяют нам лучше вооружить­ся для отстаивания той безусловной истины, что все монополии имеют под собой полити­ческую основу. Никто никогда не может до­стигнуть господства в экономике, подавлять ее и сдерживать, ограничивая действие ры­ночных сил, не имея политической поддержки. Это всегда требует силы (выделено нами), ... политической власти, создания неэкономи­ческих барьеров для входа на рынок, установ­ления жутких цен, получение гарантий того, что люди купят то, что им не особенно нуж­но. Утверждение, что кто-то может быть капиталистом (в броделевском смысле сло­ва) без поддержки государства, не говоря уже при оппозиции к нему, является полностью абсурдным. Я говорю «без поддержки государ­ства», но, конечно, под этим не обязательно имеется в виду собственное государство дан­ных капиталистов. Иногда это может быть и совершенно другое государство».

То есть Бродель (а вслед за ним Валлер­стайн) установил — на основе скрупулезного анализа экономической практики феодализ­ма и капитализма, — что капитализм — это прежде всего монополии, стремление к геге­монии с обязательным привлечением силы государства — политической, а если нужно и военной, — для подавления свободно­го рынка и какого бы то ни было самосто­ятельного развития. Таким образом, пред­ставление о «романтическом капитализме», навязанное постсоветским гражданам мас­сированной западной пропагандой, не имеет никакого отношения к реальности.

Реальный же капитализм — это со­вершенно людоедская социальная система, которая может развиваться только за счет подавления развития вокруг себя. Подавле­ния — любой ценой, включая применение во­енной силы против особо строптивых. И при­меров тому не счесть. Выражение «вбомбить в феодализм», памятное нам по относитель­но недавним событиям в Югославии, впол­не может быть признано формулировкой основного принципа современного капита­лизма: остановить самостоятельное развитие государств, назначенных быть современными колониями или вассалами системы капита­лизма, необходимо любой ценой, любыми средствами, в том числе ценой «вбомбления в феодализм».

Самое интересное, что практически 100 лет назад, в 1916 г. (то есть за полвека до исследований Броделя), была написана работа, вскрывшая именно эту — людоед­скую и гегемонистскую — сущность капи­тализма. Речь идет о работе В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капита­лизма», в которой он на основании много­численных имевшихся к тому времени данных и анализа работ других автор убеди­тельно доказал, что законы капитализма не­избежно приводят его к необходимости тормозить развитие и обосновывать неравенство людей. И что без этих двух составляющих капитализм не может существовать.

Как пишет С. М. Кара-Мурза, «Издан­ный в России летом 1917 г., «Империализм...» уже не мог быть внимательно прочитан и об­сужден из-за бурных событий момента... В со­ветском обществоведении «Империализм...» был дан неадекватно, и его потенциал в борьбе за культурную гегемонию советско­го строя не был использован». А жаль! — все советские люди «проходили» эту работу и в школе, и в вузе, и если бы она была осво­ена правильно, очень многие бы не были об­мануты сладкими перестроечными сказками.

В ленинской работе поражает пораз­ительная ясность этой работы и ее особая актуальность в наше время: «Сегодня этот труд, почти полностью опирающий­ся на работы видных западных экономи­стов, может быть привлечен для дискуссии по принципиальным вопросам... в РФ. Он со­держит ... аргументы, показывающие уто­пичность планов встраивания РФ в ядро «глобального капитализма». Труд ценен тем, что обнаруживает очевидность этой невоз­можности уже в начале XX века (выделе­но нами), когда возможностей встроиться в ядро капиталистической системы было больше, чем сегодня».

В «Империализме, как высшей стадии капитализма» В. И. Ленин по многим вопро­сам спорит с Марксом (хотя прямо об этом почти не говорится, так как работа публи­ковалась легально, в публичном издатель­стве), начиная с вопроса о роли конкуренции «Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы».... Теперь монополия ста­ла фактом...».

Ленин спорит с Марксом и в том, что капитализм — обязательный этап в разви­тии всех стран. По Марксу, более развитые капиталистические страны демонстрируют менее развитым их будущее; объективные экономические закономерности обязательно приведут каждую страну в «развитый» капи­тализм. В. И. Ленин показывает, что совре­менный капитализм (100 лет назад!) сделал такое развитие всех стран невозможным — «хотя бы потому, что монополии «центра» завладевают источниками сырья во все мире, пресекая тем самым возможность разви­тия «туземного» капитализма». Он пишет: «Концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учет всем ис­точникам сырых материалов (например, железнорудные земли) в данной стране и даже,

как увидим, в ряде стран, во всем мире. Такой учет не только производится, но эти источ­ники захватываются в одни руки гигантски­ми монополистическими союзами»

То есть, по Ленину, развитие капи­тализма само по себе, согласно своим вну­тренним законам (концентрации капитала, монополизации и пр.), препятствует развитию окружающих обществ и стран. Более того, по мере развития капитализма возможности его возникновения и развития «в окружа­ющем мире» сокращаются. Однако, аполо­геты капитализма не желают этого призна­вать и до сих пор продолжают морочить голову людям. Вот что пишет по этому пово­ду С.М. Кара-Мурза: «В действительности, развитие «туземного» капитализма пресека­лось Западом уже на первой стадии колони­альных захватов, ибо, по выражению К. Леви-Стросса, «Запад построил себя из материала колоний». Он изъял и частично вывез из коло­ний тот «материал», из которого мог быть построен местный капитализм. Однако в 1916 г. констатация этою факта была де­лом очень важным — ведь либеральная интел­лигенция всего мира не признает его до сих пор».

Еще бы она его признала! А как тогда прикажете оболванивать миллионы людей по всему миру? Неужто прямо сказав им, что никакого развития для них не будет, что их перспектива — быть признанными людь­ми второго-третьего-десятого сорта, про­жить всю жизнь в темноте и нищете своих гетто, надсмотрщиками в которых будут пре­датели их народа, ставшие холуями «хозя­ев мира» за стеклянные бусы (роль которых нынче исполняют разные гаджеты вроде айфона)? Нет, так нельзя!

Далее В. И. Ленин пишет: «Для старого капитализма, с полным господством свобод­ной конкуренции, типичен был вывоз товаров. Для новейшего капитализма, с господ­ством монополий, типичным стал вывоз капитала....

Разумеется, если бы капитализм мог развить земледелие, которое теперь повсю­ду страшно отстало от промышленности, если бы он мог поднять жизненный уровень масс населения, которое повсюду остается, несмотря на головокружительный техниче­ский прогресс, полуголодным и нищенским, — тогда об избытке капитала не могло бы быть и речи. И такой «довод» сплошь да ря­дом выдвигается мелкобуржуазными крити­ками капитализма. Но тогда капитализм не был бы капитализмом, ибо и неравномер­ность развития и полуголодный уровень жизни масс есть коренные, неизбежные ус­ловия и предпосылки этого способа произ­водства (выделено нами)».

Прошло 100 лет, технический прогресс стал еще более «головокружительным» — и мы видим, что история полностью подтвер­дила правоту ленинского анализа. Уровень жизни миллионов людей как был, так и оста­ется «полуголодным и нищенским», а в такой стране, как Россия, проигравшей к настоя­щему времени войну с мировым капитализ­мом, он даже снижается: от уровня жизни, сопоставимого с уровнем развитых стран, — к тому самому «полуголодному и нищенско­му». Это разве не торможение, не остановка развития?

Еще один исключительно важный мо­мент, по которому Ленин, по сути, противо­речил Марксу (опять же прямо не говоря этого) — это вопрос прекращении «первона­чального накопления» и происхождении рас­ширенного воспроизводства.

В «Империализме...» Ленин приводит много данных о масштабах изъятия ресурсов из зависимых стран паразитическим финан­совым капиталом Запада: «Доход рантье впя­теро превышает доход от внешней торговли в самой «торговой» стране мира!» и т. п.

Как пишет С. М. Кара-Мурза, «эти дан­ные опровергают важную для марксистской политэкономии модель капиталистиче­ского воспроизводства... Эта модель расши­ренного воспроизводства легитимирует со­временный капитализм, ибо представляет нынешнее потребительское благоденствие Запада как следствие совместных усилий его рабочих и предпринимателей, которые только и представлены в цикле воспроиз­водства. В. И. Ленин, прямо этого не говоря, показывает, что в цикл расширенного вос­производства экономики Запада непрерывно впрыскиваются огромные средствa извне».

По сути, В. И. Ленин здесь иллюстрирует вы­воды Р. Люксембург. В работе «Накопление капитала» она обращает внимание на такое условие анализа капитализма, которое ввел Маркс в «Капитале»: «С целью рассмотреть объект нашего исследования во всей полно­те, свободным от искажающею влияния по­бочных обстоятельств, мы представим весь мир в виде одной-единственной нации и пред­положим, что капиталистическое производ­ство установлено повсеместно и во всех от­раслях промышленности».

Это предположение, как отмечает Роза Люксембург, «не просто противоречит дей­ствительности (что очевидно), оно непри­емлемо для самой модели Маркса (выделено авт.) и ведет к ложным заключениям. То есть, вводя его, Маркс исключает из модели фак­тор, который является принципиально не­обходимым для существования той системы, которую описывает модель. Ибо оказывает­ся, что цикл расширенного воспроизводства не может быть замкнут только благодаря труду занятых в нем рабочих, за счет их при­бавочной стоимости. Для него необходи­мо непрерывное привлечение ресурсов извне капиталистической системы (из деревни, из колоний, из «третьего мира»). Дело никак не ограничивается «первоначальным накопле­нием», оно не может быть «первоначальным» и должно идти постоянно.

В своей книге Р. Люксембург показыва­ет, во-первых, что для превращения приба­вочной стоимости в ресурсы расширенного воспроизводства необходимы покупатели вне зоны капитализма (выделено авт.). Ведь ра­бочие производят прибавочную стоимость, которую присваивает капиталист, в виде товаров, а не денег. Эти товары надо еще продать. Очевидно, что работники, занятые в капиталистическом производстве, могут купить только такую массу товаров, которая по стоимости равна стоимости их со­вокупной рабочей силы. А товары, в кото­рых овеществлена прибавочная стоимость, должен купить кто-то другой (выделено авт.). Только так капиталист может реа­лизовать прибавочную стоимость, обменяв ее на средства для расширенного воспроиз­водства. Этой торговлей занимается ком­прадорская буржуазия вне зоны капитализма. Таким образом, сделанное Марксом предполо­жение, что капитализм охватил весь мир, по­просту невыполнимо — такого капитализма не может существовать».

Таким образом, из работы В. И. Ленина прямо следует, что капитализм неминуемо должен стремиться к остановке развития — иначе он просто не может существовать.

Ленин считал, что непрерывный передел мира между новыми и старыми гегемона­ми – это, по сути своей, всегда война, в ка­кой бы форме она ни велась: «Капиталисты делят мир не по своей особой злобности, а потому, что достигнутая ступень концен­трации заставляет становиться на этот путь для получения прибыли; при этом де­лят они его «по капиталу», «по силе» - ино­го способа дележа не может быть в системе товарного производства и капитализма. Сила же меняется в зависимости от эконо­мического и политического развития; для понимания происходящего надо знать, ка­кие вопросы решаются изменениями силы, а есть ли это — изменения «чисто» эконо­мические или вне экономические (например, военные), это вопрос второстепенный, не мо­гущий ничего изменить в основных взглядах на новейшую эпоху капитализма. Подменять вопрос о содержании борьбы и сделок между союзами капиталистов вопросом о форме борьбы и сделок (сегодня мирной, завтра не­мирной, послезавтра опять немирной) зна­чит опускаться до роли софиста. ... Фи­нансовый капитал и тресты не ослабляют, а усиливают различия между быстротой роста разных частей всемирного хозяйства (выделено нами). А раз соотношения силы изменились, то в чем может заключаться, при капитализме, разрешение противоречия кроме как в силе?».

То есть, по Ленину, капитализм — это всегда война. За что? Вроде бы за передел рынков? Но поскольку главный движитель современного капитализма — это неравно­мерность развития мира (то есть развитие гегемона за счет торможения развития всех остальных), то это еще и всегда война про­тив развития. То есть «вбомбление в феода­лизм» — это магистральный путь движения современного капитализма и единственный способ продления его существования.

Читатель, у вас еще остались сомнения относительно «планов» капитализма? А, ну да, а как же «многоэтажное человече­ство»? Где планы исключить большинство людей из числа людей? Косвенно в «Импе­риализме...» В. И. Ленин говорит и об этом — цитируя при этом Дж.Гобсона, специально занимавшегося проблемами империализма, и что показательно, впоследствии, перед Вто­рой мировой войной, выступавшим как анти­фашист:

Перспектива раздела Китая вызыва­ет у Гобсона такую экономическую оценку: «Большая часть Западной Европы могла бы тогда принять вид и характер, который те­перь имеют части этих стран: юг Англии, Ривьера, наиболее посещаемые туриста­ми и населенные богачами места Италии и Швейцарии, именно: маленькая кучка бо­гатых аристократов, получающих дивиден­ды и пенсии с далекого Востока, с несколько более значительной группой профессиональ­ных служащих и торговцев и с более крупным числом домашних слуг и рабочих в перевоз­очной промышленности и в промышленно­сти, занятой окончательной отделкой фабрикатов. Главные же отрасли промыш­ленности исчезли бы, и массовые продукты питания, массовые полуфабрикаты при­текали бы, как дань, из Азии и из Африки». «Вот какие возможности открывает перед нами более широкий союз западных госу­дарств, европейская федерация великих дер­жав: она не только не двигала бы вперед дело всемирной цивилизации, а могла бы означать гигантскую опасность западного парази­тизма: выделить группу передовых промыш­ленных наций, высшие классы которых по­лучают громадную дань с Азии и с Африки и при помощи этой дани содержат большие прирученные массы служащих и слуг, занятых уже не производством массовых зем­ледельческих и промышленных продуктов, а личным услужением или второстепенной промышленной работой под контролем но­вой финансовой аристократии (выделено нами). Пусть те, кто готов отмахнуться от такой теории» (надо было сказать: пер­спективы) «как не заслуживающей рассмо­трения, вдумаются в экономические и со­циальные условия тех округов современной южной Англии, которые уже приведены в та­кое положение».

Как мы знаем, первая волна расцвета «научного» расизма была в конце XIX века и шла именно из страны — империалисти­ческого гегемона того времени — Англии. Там же, в Англии зародились многие тече­ния «научной мысли», которые впоследствии «расцвели» в немецком фашизме. Нет ни­каких сомнений в том, что само положение Англии как капиталистического гегемона и авангарда подталкивало ее ученых и ее эли­ту к развитию этих расистских и фашистских концепций. Потому что препятствование развитию колоний должно быть как-то идео­логически оформлено, и нет лучшего оформ­ления, чем расизм.

К тому же, современный капитализм буквально заставляет элиты и их обслугу лезть из кожи вон, чтобы отработать свое «хлебное» место около хозяев. Ленин писал: «Гигантские размеры финансового капита­ла, концентрированного в немногих руках и создающего необыкновенно широко раски­нутую и густую сеть отношений и связей, ... обостренная борьба с другими националь­но-государственными группами финансистов за раздел мира и за господство над другими странами, — все это вызывает повальный переход всех имущих классов на сторону им­периализма. «Всеобщее» увлечение его перспек­тивами, бешеная защита империализма, все­возможное прикрашивание его — таково знамение времени».

Таково было знамение времени сто лет назад, таково оно и сейчас. Капитализм и его две главные задачи: остановка разви­тия в мире и установление принципиального неравенства — толкают элиту и, в том чис­ле, ученых западных стран, «научно» обслу­живать капитализм, не считаясь ни с какими моральными и научными приличиями. «Так как реформистское исправление основ импе­риализма есть обман, «невинное пожелание», так как буржуазные представители угнетен­ных наций не идут «дальше» вперед, поэто­му буржуазный представитель угнетающей нации идет «дальше» назад, к раболепству перед империализмом, прикрытому претен­зией на «научность». Тоже «логика»!» — пи­сал В. И. Ленин в 1916 г.

Да, «логика», причем «железная». И есть все основания считать, что «планы» капитализма, о которых мы здесь все время говорили, были бы с блеском претворены в жизнь уже в первой половине XX века — не случись Великой Октябрьской социали­стической революции. Собственно, все было готово к тому, чтобы эти планы реализо­вались — и они бы реализовались в форме победившего фашизма при сохранившемся колониализме. Но Октябрьская революция и создание СССР сорвали капитализму все его «планы»: Советский Союз разгромил фа­шизм в Великой Отечественной войне, обе­спечил международную поддержку развалу колониальной системы и самим своим суще­ствованием создал условия для развития как в колониальных странах, так и в странах-ге­гемонах, которые были вынуждены изменять свои социальные стандарты.

Но потом СССР проиграл в глобальном противостоянии капитализму. И «все опять повторилось сначала». Капитализм сегодня вернулся к тем же планам и к тем же мето­дам, которые были ему присущи еще век на­зад. И с тем же упорством будет пытаться останавливать развитие и распространять расистско-фашистские взгляды. Все так же, вот только развитие науки и средств массовой информации ушли далеко вперед. И поэтому «мощность» капитализма несказанно возрос­ла. Удастся ли миру устоять на этот раз — за­висит, в том числе, и от того, насколько ясно мы будем понимать, что происходит, и на­сколько профессионально мы сможем вое­вать на этой, доставшейся нам войне.

Юлия Крижанская, Андрей Сверчков